Роковой день - II часть

5-го января 1950 года на командно – диспетчерском пункте аэродрома Кольцово ощущалась определенная нервозность. Радиооператор Ольга Баталова едва успевала передавать команды дежурного диспетчера Николая Ладейщикова экипажам трех самолетов, круживших в небе в ожидании посадки. А с учетом сложившихся погодных условий можно было в любое время ожидать новых «гостей». Во время того, как Ладейщиков принимал дежурство у предыдущей смены, он отметил, что все авиарейсы шли точно по расписанию. Позвонив начальнику смены, Николай убедился, что в зале ожидания практически пусто, и никаких проблем пока не возникает. Погода на тот момент позволяла надеяться на то, что их дежурство пройдет нормально. Правда, за окном медленно кружились редкие снежинки, поэтому Ладейщиков решил еще раз связаться с метеостанцией. Дежурным метеорологом в тот день была Анна Пайвина. Она и доложила, что в ближайшее время погода сохранится пасмурной, видимость по-прежнему будет ограниченной, но пока в целом метеоусловия особых тревог не вызывают. Перед тем как попрощаться со смехом добавила: «Вы что, наш Урал не знаете? Откуда ветер подует, такой и погода будет, особенно зимой, так что очень не расслабляйтесь».

Уже через два часа стали поступать тревожные сообщения о резком ухудшении погоды на очень большой территории восточнее и южнее Свердловска. Один за другим закрывались аэропорты Тюмени, Кургана, Челябинска. На командно-диспетчерском пункте Кольцово это сразу же прочувствовали, потому что к ним на запасной аэродром стали направлять все, не принятые соседями самолеты. При этом неожиданно изменилось направление ветра. Все последние дни дуло то с севера, то с запада, а тут вдруг задул северо – восточный ветер. По этой причине не каждый командир мог без проблем посадить самолет с первого захода. Дело в том, что сильный попутный ветер затрудняет посадку, так как летчику бывает очень сложно погасить скорость до требуемой величины, в результате чего самолет может просто не вписаться в размеры взлетно – посадочной полосы. Поэтому, посадку всегда совершают против ветра.

Незадолго до описываемых событий с восточной стороны кольцовской взлетно – посадочной полосы смонтировали временную установку слепой посадки, поэтому в условиях плохой видимости зайти на посадку можно было только с востока. Становится понятно, что такое положение дел несколько настораживало Ладейщикова и он решил связаться из диспетчерской с радиооператором Ольгой Баталовой: «Как у нас обстоят дела на этот момент?» «Хорошего мало, у нас на подходе сразу три самолета. Первый из них командира Геннадия Лапина уже заходит на посадку. Еще один следует из Новосибирска, а третий, наш кольцовский, возвращается из Казани». Внимательно выслушав доклад Баталовой, еще раз посмотрев на график полетов, лежащий на его столе, диспетчер решительно произнес: «Ну, ладно, медлить нам никак нельзя. Будем принимать их по очереди». Включив микрофон, диспетчер обратился к Геннадию Лапину: «Борт 1014, я «Шексна», посадку разрешаю. Курс 256». Первый самолет, миновав обе приводные станции, пошел на посадку, как вдруг в динамике прозвучал голос командира корабля Лапина: «Ухожу на второй круг». Для возвращения на посадочный курс необходимо было выполнить стандартный разворот, который летчики называют «малой коробочкой», требующий минут десять – двенадцать полета. Когда Лапин, завершив разворот, вновь пошел на посадку, Ладейщиков скомандовал: «Максимально сбрось газ, гаси скорость!». Но попутный ветер был настолько сильным, что и второй заход оказался неудачным.

В то самое время, как в хмуром, темном небе продолжали кружить, ожидая своей очереди, еще два самолета, на столе диспетчера зазвонил телефон. Ладейщиков снял трубку. Звонил дежурный по воинской части майор Бабкин: «Добрый вечер. Командование ВВС просит обеспечить внеплановую посадку военного самолета, следующего с пассажирами из Казани». Находящийся в полном цейтноте дежурный диспетчер в двух словах обрисовал сложившуюся ситуацию. «Я все понимаю, – посочувствовал Бабкин, – но другого варианта все равно нет. Так что выручайте. Позывные нашего самолета «Розовый-42». А о пассажирах не беспокойтесь. Мы за ними сразу же автобус пришлем. Главное, посадите самолет». Через некоторое время на командно-диспетчерский пункт пришел начальник порта Иван Халимонов. Выслушав диспетчера и обсудив с ним сложившуюся обстановку, он подошел к радиооператору. «Сообщите сначала «Розовому-42» его эшелон, пусть немного подождет, а затем свяжитесь с бортом 1103 и передайте командиру борта Медведеву, чтобы он следовал на наш запасной в Пермь, она пока открыта. А Лапин пусть снова идет на посадку». И вдруг в динамике громкой связи раздался голос И.С. Медведева: «Шексна», ответьте. Я – 1103. Следовать в Пермь не имею возможности. Стрелка показателя наличия топлива у меня уже ниже критической отметки. Прошу разрешения на посадку в Кольцово».

В этой ситуации Халимонов готов был схватиться в отчаянии за голову, но быстро взяв себя в руки попросил диспетчера: «Запросите-ка, как дела с топливом у новосибирцев. А пока все-таки займемся бортом Лапина. Командуй, Николай. Только не горячись и постарайся успокоить командира». С третьего захода борт 1014 благополучно приземлился. Когда второй самолет, следовавший из Новосибирска, уже получил «добро» на посадку, все вновь услышали голос Медведева: «Топливо на исходе. Может даже не хватить на дополнительный круг. Необходима срочная посадка. Прошу дать разрешение». Командир новосибирского самолета мгновенно отреагировал: «Шексна», у меня топлива достаточно, пусть садится 1103». В этот момент микрофон взял сам Халимонов: «Я «Шексна». Борт 1103, слушай мою команду. Землю под собой видите?» После непродолжительной паузы Медведев ответил: «Немного вижу, хотя снег здорово мешает». «Тогда заходи сразу же, без круга разворота прямо на полосу. Только внимательно следи за посадочной скоростью». В районе дальнего привода Медведев резко сбросил газ, но скорость самолета при этом практически не изменилась. Тогда уже над ближним приводом он приказал механику выключить один из двигателей. С земли кричат: «Газ убирай, скорость гаси», а Медведев и так на одном двигателе садится. Когда уже вышли на полосу Иван Семенович тихо сказал бортмеханику: «Если вдруг чуть проскочим начало взлетно-посадочной полосы, я постараюсь побыстрее колесами коснуться земли, а ты по моей команде сразу же уберешь шасси. Дальше придется уже на брюхе ползти, а то ведь на такой скорости нас неведомо куда может вынести».

К счастью, все-же сели без приключений и дополнительных сложностей. Спустя какое-то время, следом за самолетом Медведева, благополучно приземлился борт из Новосибирска. «Хорошо, что все успели сесть – пронеслось в голове Медведева. – В такую погоду и врагу не пожелаешь оказаться в небе». Вдруг, неожиданно и очень низко над головой с ревом пронесся самолет. «Куда это его понесло? – с недоумением подумал Медведев. – Посадочная полоса совсем в другой стороне. Видать, он вместо ближнего привода настроился на «баню». В Кольцово в первые послевоенные годы так называли приводную радиостанцию, расположенную вблизи поселковой бани. Дежурные диспетчеры так и командовали совершавшим посадку экипажам: «Заходите на «баню». И их прекрасно понимали все летчики. Для летящих в Кольцово самолетов эта достаточно мощная радиостанция выполняла роль маяка, так как в те годы передатчики дальнего и ближнего приводов были довольно слабенькими, и на них переключались лишь в зоне аэродрома, когда уже заходили на посадку. Забежав домой, Иван Семенович Медведев быстро переоделся и пошел погулять, чтобы немного успокоиться.

На улице он встретил жившего по соседству командира авиаотряда Виктора Дыдыкина: «Это ты, Иван, недавно сел? Хорошо хоть сразу, а то Геннадий заставил нас понервничать. Да и московский самолет никак сесть не может. Побегу, узнаю, в чем там дело». Недалеко от КП Дыдыкин столкнулся с Владимиром Чупровым, который несколько лет пролетал бортрадистом, а сейчас у них в отряде был инструктором по радиосвязи. На вопрос Дыдыкина, что он делает здесь в такую погоду, Чупров ответил: «Решил вот встретить после работы жену, но, когда подходил к березовой роще, вдруг увидел снижающийся со стороны дальнего привода СИ-47 с включенными фарами. Самолет снижался прямо на жилые кварталы поселка. И летел он так низко, что скажу честно, я даже похолодел от ужаса. Но, очевидно, сквозь снежную пелену летчик все-таки заметил огни домов и, резко добавив газу, стал набирать высоту. Только я добрался до аэровокзала, как этот же самолет повторил свой непонятный и опасный маневр. И так он заходил еще раза два, а затем больше не появлялся».

Дыдыкин внимательно выслушал Чупрова и, немного подумав, спросил: «Что думаешь по этому поводу? Может быть у них радиокомпас неисправен?» «Не думаю, - сразу же ответил Чупров. – У этих американских «Дугласов» вся радиоаппаратура высшего класса. Тут скорее всего что-то борт - радист мудрит. Вероятно, он после прохождения дальнего привода настраивается на частоту более мощного сигнала нашей «бани». Попробуй проведи мысленно линию между дальним приводом и «баней» и получишь тот самый странный курс, с которым так упорно снижался этот СИ-47». Дыдыкин резко развернулся в ту сторону, где находилась радиостанция, а затем, глядя вверх, начал медленно поворачивать голову. Немного помолчав, снова обратился к Чупрову: «А потом, ты говоришь, он куда-то пропал?» «По крайней мере, шума моторов я больше не слышал. Если бы упал, тогда бы я обязательно взрыв услышал». Чупров с сомнением покачал головой, а потом твердо сказал: «Скорее всего этот СИ-47 ушел на запасной аэродром. Вспомни, сколько раз нам сообщали, что в Кольцово направляется какой-нибудь самолет, а тот вдруг пропадал. Нет ни самого самолета, ни вестей от него. И только через 5-6 часов мы узнавали, что он благополучно сел где-то на промежуточном аэродроме».

Когда «Розовый-42» подлетел к Кольцово, Ольга Баталова успела по радиоканалу обменяться с борт – радистом двумя-тремя фразами, передав для командира курс, с которым он должен был зайти на посадку. Неожиданно связь с самолетом прервалась. Радиооператор продолжала звонким голосом кричать в микрофон: «Розовый-42», «Розовый-42», почему молчишь?», - но самолет не отвечал. Чтобы ожидавшие своей очереди на посадку пермяки не помешали маневрированию «Розового-42», им предложили пока настроиться на частоту широковещательной радиостанции и, оставаясь в зоне аэродрома, кружить по большой коробочке. В это время по приказу Халимонова все три канала командно-диспетчерского пункта – два радио-самолетных и один телеграфный – переключились на связь с «Розовым-42». «Может быть, у них что-то случилось с микрофоном, и они не могут связаться с нами? Но нас-то они, возможно, слышат, – обратился Халимонов к диспетчеру. – Давай-ка еще раз сообщи им посадочный курс, и пусть они садятся прямо на грунт».

Несколько минут Ладейщиков до хрипоты повторял по радио: «Садитесь на грунт, садитесь на грунт…», не зная, слышали ли его на борту. А «Розовый-42» после нескольких неудачных попыток зайти на посадку, с востока попытался сесть со встречного курса, то есть против ветра. Однако, не имея возможности ориентироваться по радиосигналам и не видя наземных ориентиров, командир корабля Иван Зотов вывел самолет левее полосы и, не дотянув до аэродрома несколько сотен метров, хотел сесть прямо на грунт. Но машина, едва коснувшись земли, очевидно, попала колесами шасси в большую яму или воронку и «скапотировала», то есть, зарывшись носом, сложилась пополам. Скорее всего именно поэтому и не произошел взрыв, хотя, топлива в баках было еще довольно много.

Упавший самолет случайно обнаружила жительница поселка Большой Исток, работавшая в аэропорту Кольцово уборщицей, которая поздним вечером шла прямиком через поле на работу. Увидев искореженные обломки, она прибежала на командный пункт и сообщила дежурному о своей находке. В Кольцово тогда еще не было аварийно-спасательной службы, и на место падения самолета выехали дежурный начальник аэропорта, врач медпункта и оперативный дежурный воинской части, которые сразу же убедились, что оказывать помощь, к сожалению, некому, так как все находившиеся на борту люди погибли.

Использованы материалы авторов - С.Гущина, А.Тарасова.

Продолжение следует...